Журнал "Вокруг Света" №2  за 1997 год - Вокруг Света

Покинув зелень Самаркандского оазиса, автобус пошел сухой голой степью в направлении города Карши. Вероятно, этим путем армия Александра впервые приближалась к согдийской столице. В дороге Ставиский вспоминал, как рождался роман «Таис Афинская» известного писателя и доброго его знакомого Ивана Ефремова:

— Однажды Ефремов сказал, что его привлекает эпоха Александра Македонского, его вдохновил эпизод поджога Персеполя — символа варварской деспотии. По его просьбе, я достал новую книгу Уилера «Пламя над Персеполем», тогда еще у нас не переведенную. Хорошо зная английский, Иван Антонович буквально проглотил ее и почувствовал, что это — его тема... Меж тем мы свернули со степной дороги, и поплыли низкогорья хребта Байсунтау, напоминающие желтые верблюжьи горбы. Под вечер, скатившись в зеленую долину Сурхандарьи, где тополя и туи окружали хлопковые поля, мы проскочили развалины Старого Термеза и через десяток километров въехали в новый город. Мелькнули сине-белые столбы Северных ворот, оставшиеся от внешней стены русской пограничной крепости 1900 года. Одно-двухэтажный, за исключением административных зданий в центре, просторный Термез почему-то напомнил мне греческие города, облик которых реконструирован раскопками в русском Причерноморье.

Сходство это усиливала уцелевшая цитадель, где сегодня стоит уже узбекская часть. Когда в прошлом веке здесь возник военный форпост русских, многие века ничто уже, кроме развалин, не напоминало о некогда процветавшем древнем и средневековом городе...

Попросив Ставиского объяснить название «Термез», я услышал:

— Древнее имя — Тармита — происходит от древнеиранского Тарамита — Зареченск, что соответствовало положению города относительно политического центра Бактрии...

Весь край Искендеровой

                                     славной стеной

Был так огражден от напасти лихой.

В городе было жарко, несмотря на осень и недавний ветер — афганец, принесший похолодание. Мне повезло — я ехал на раскопки цитадели Старого Термеза вместе с французом Пьером Леришем и местным археологом Тухташем Аннаевым. Усохшая Сурхандарья еле струилась по широкому руслу, окруженная цветущими гранатовыми садами.

Не доезжая до разрушенных валов древнего города, пересеченных новой трассой, я заметил на холме странный цилиндрический предмет с закругленной верхушкой, под шиферным навесом и попросил подъехать поближе. Это оказалась расчищенная археологами древняя буддийская ступа I века. С холма открылся вид на остатки стен огромного монастырского здания, некогда лежавшего в пригородах Тармиты и ныне известного как Фаяз-Тепе.

В 80-е годы Фаяз-Тепе был раскопан ташкентским археологом Л.И.Альбаумом, нашедшим хорошо сохранившиеся росписи, которые находятся ныне в Ташкентском муже. Росписи выполнены в то время, когда, передав многие достижения местным мастерам, эллинистическая культура уже как бы ушла под спуд восточных традиций...

Въехав в погранзону, мы свернули к крутому холму древней цитадели. Сквозь проволочные заграждения, под бдительным

оком узбекского пограничника я выбрался к густо поросшему камышами берегу Амударьи, над которым нависала скала-крепость. С этой стороны четко была видна кладка средневековой стены, «зачехлившая» более древнюю: Старый Термез начали раскапывать еще в середине 30-х годов.

По узкой тропке над рекой мы взбираемся на холмистое плато, откуда хорошо проглядывается разлившаяся на километр Амударья. Суховато-подтянутый Пьер Лериш указал на работающих возле воды студентов в чапанах:

— Они раскапывают остатки античной, как я думаю, гавани. Еще при Александре здесь была переправа, ее облегчал большой остров. На скале лежит мощный, полутораметровый слой греко-бактрийской эпохи, во время которой здесь возникли крепость и порт. Полагают, что один из наиболее известных, благодаря своим завоеваниям в Индии, греко-бактрийский царь Деметрий обнес цитадель стеной около 200 года до нашей эры...

Лериш подозревает, что еще в древне-персидское время на переправе могло существовать какое-то укрепление, но доказательств этого не найдено. Прямо на земле лежат черепки прошедших веков — осколки розовых греко-бактрийских блюд, ваз, курительниц, куски средневековой расписной глазури. Не могу не задать вопросы, мучившие меня всю поездку:

— Почему так далеко на Востоке утвердился  бастион эллинизма? Что  породило этот феномен? Отчего так силен оказался здесь дух наследия Александра?

— Вероятно, истоки этого берут начало в не очень впечатляющей нас эпохе Селевкидов, потомков одного из полководцев Македонского. Они продолжили дело Александра. Заложили в пограничных провинциях в конце IV — начале III веков до нашей эры десятки новых городов, населенных греческими колонистами, ветеранами военных походов, потомками смешанных браков. Здесь стояли крепкие гарнизоны, сильна была греко-македонская верхушка, опиравшаяся на колонистов и честолюбивую местную знать, поддерживавшую своих храбрых властителей. Неслучайно и греко-бактрийские цари старались в своих изображениях на монетах подчеркнуть свое сходство и преемственность с Александром Великим. Полтора века продержались они — и все же пали в результате междоусобиц и натиска кочевников с севера в конце II века до нашей эры...

— А в эллинистическую эпоху цитадель уже имела современные размеры?

— Нет, она сформировалась лишь к началу новой эры. А в первые века, в период расцвета Великого Шелкового пути, разросшийся город занял территорию, вдвое превосходящую площадь Афрасиаба!

Мы подходим к большому котловану, где виден разрез древней сырцовой кладки. Это стена цитадели I века до нашей эры, служившая до упадка города. Раскоп сделан четверть века назад талантливым краеведом В.И.Козловским, бывшим работником Термезского музея, и французы используют его, чтобы продвинуться глубже.

Так вот в чем все-таки разгадка! Александр дал «затравку» созданию античных городов на Востоке, которые лишь спустя века выросли в огромные экономические центры — сухопутные варианты Александрии Египетской. В этом роль основателя: он бросил во взрыхленную мечом почву семена, дал толчок развитию торговли, перечеканив скопленное в сокровищницах персов золото в монету.

Я стоял на средневековой пристани, настолько подмытой, что ее кирпичные монолиты уже висели над рекой. Глядя на сиреневую Амударью, старался представить, что думали воины Александра Великого, более двух с лишним тысячелетий назад пришедшие к этим водам. Заложив новые города Бактрии, они оставили память о себе на долгие века... И когда 130 лет назад к давно опустевшим берегам вышли русские люди, жители близлежащих кишлаков рассказывали им предания об Александре Македонском...

Лишь в сказках бессмертье

                                    снискать нам дано.

Я проходил по залам Музея народа Узбекистана. Здесь, как и везде на ташкентских улицах, надписи были только на узбекском языке, даже под медными пушками, отнятыми у ташкентцев в 1865 году генералом Черняевым.

И внезапно, точно громом пораженный, я замер. Передо мной были реконструированные Альбаумом росписи с Фаяз-Тепе. На одной из них был изображен воин с закрученными рогами дикого барана на голове. Так изображали богов, чьими священными животными считались обитатели высоких гор. И только один воин, вошедший в предания Востока под именем Искандер Зулькарнайн — Александр Двурогий, мог быть изображен так же, ибо его приравнивали к божеству. Четыре или пять столетий минуло с тех пор, как он прошел Бактрию и Согдиану, но его продолжали изображать в святилищах...

Ташкент — Самарканд — Термез, Узбекистан.

Природа и человек: Сирота, Мачеха и другие

Отчаянный крик медвежонка не затихал ни на секунду. Чаще всего медвежата-сеголетки так зовут удаляющуюся мать, но на этот раз надрывный рев не прекращался. Что-то серьезное произошло в моем маленьком королевстве под названием Коса Сомнительная…

Была уже середина октября — начало зимы на острове Врангеля. Отбушевали первые пурги, море покрылось молодым льдом, и я заканчивал свои наблюдения за моржами и белыми медведями на косе Сомнительной. Коса — одно из традиционных мест выхода на берег тихоокеанских моржей, приплывающих для нагула на мелководья Чукотского моря. В годы, когда осенняя кромка льдов удаляется на десятки километров к северу от острова, здесь образуется крупнейшее в мире береговое лежбище — до 70 тысяч моржей. В надежде поживиться к лежбищу со всех сторон стекаются белые медведи... Так было и в эту осень. Постоянные нападения медведей на лежбище заставляли моржей в панике покидать берег, оставляя после себя раздавленные трупы сородичей. Когда моржи окончательно покинули прибрежные воды, на оконечности косы лежало около сорока погибших самок и молодых животных. И в этой роскошной «столовой» шел пир горой: к началу октября здесь поселилось ни много ни мало — 60 медведей.